История одного мифа

                                                                                                                                                Яков Соловейчик

                                                                                                                                                                                                                                                          эссе

Чтение притчи Андре Жида "Тесей" навело меня на весьма любопытные размышления о неисповедимости путей развития литературы, да и культуры в целом. 
Впрочем, нам, постсоветским скептикам, стоит ли удивляться тому, что миф со временем обрастает новыми мифами, а ложь зиждется на лжи?

Чтобы разобраться в одной, более криминальной, нежели детективной истории далёкого прошлого, мы заглянем в учебные и энциклопедические издания по античной литературе. 
Из них мы узнаем, что одним из самых популярных мифов, созданных бессмертным гением древнегреческого эпоса, который оказал колоссальное влияние на развитие всей мировой литературы, является миф о Дедале, и сыне его - Икаре.

После того, как жена критского царя Миноса Пасифая согрешила с морским быком, коварно подосланным самим Посейдоном, и родила чудовище с туловищем человека и бычьей головой, имя которому - Минотавр, её досточтимый супруг возжелал сокрыть сей позорный гибрид от глаз людских. С этой целью он вызвал к себе искуснейшего инженера и архитектора по имени Дедал, для конфиденциальной беседы. 
Так Дедал получил правительственный заказ на профессиональное сокрытие факта государственной важности.

Чтобы понять, почему выбор мудрейшего царя Миноса пал именно на чужеземца Дедала, рождённого во враждебных Афинах (мало ли было на могущественном Крите талантливых и преданных инженеров?), обратимся к прошлому великого изобретателя.

Как и следовало ожидать, прошлое Дедала оказалось тёмным и весьма сомнительным, с ярко выраженной уголовной окраской. 
Считается, что Дедал был потомком Эрехфея, сына верховной богини Геи и воспитанника самой Афины. Эрехфей на своём веку натворил немало бед и "кончил жизнь трагически, как истинный поэт".
 
Дедал сызмальства обучался столярному ремеслу и строительству, добившись на этом поприще немалых успехов. Однажды он занялся обучением этому делу своего племянника Талоса. С этого и начались злоключения нашего героя.
 
Со временем Талос превзошёл дядю в его же искусстве. Снедаемый завистью и злобой, Дедал убил своего племянника, после чего и вынужден был бежать из Афин. В такой ситуации бежать, с надеждой на успех, можно было только к врагам. В результате, Дедал оказался на воевавшем с Афинами острове Крит. 
Так, впоследствии, князь Курбский, напроказничав, сбежал в недоступную для Ивана Грозного Литву и уже оттуда, из "прекрасного далёка", затеял с тираном историческую переписку. 

Таким образом, становится ясно, что на Крите Дедал был эмигрантом, совершившим у себя на родине уголовное преступление и скрывавшимся от справедливого возмездия. Не говоря уже о том что, спасая свою шкуру, он с лёгкостью предал родину. 
Правивший на Крите царь Минос, ещё при жизни прослывший мудрецом (не зря, после смерти он стал верховным судьёй в царстве мёртвых), прекрасно понимал, что лучшего исполнителя для сокрытия грязной семейной тайны, при его дворе не найти.

Пользуясь чертежами древних египтян и внеся в них некоторые новшества, Дедал построил для Минотавра сложнейший лабиринт. Но проблема состояла не в том, чтобы туда поместить Минотавра, а в том, чтобы он из лабиринта случайно не вышел. Необходимо было создать в лабиринте условия, при которых Минотавр сам не захотел бы покидать своё жилище. Хитрый и опытный Дедал распорядился круглые сутки жечь в лабиринте костры. В огонь постоянно подсыпались специальные травы. 
"Тяжелые пары, поднимающиеся от них, не только усыпляют волю - они вызывают опьянение, полное очарования и изобилующее приятными грёзами...".
Таким образом, Минотавр находился в состоянии постоянного наркотического опьянения, воля его была парализована и он, превратившись со временем в хронического наркомана, не мог добровольно отказаться от дешёвого кайфа. Но речь, впрочем, не о Минотавре, а о Дедале и сыне его Икаре.

Как известно, в то самое время на Крит прибыл очередной греческий герой Тесей (он же - Тезей). Будучи запрограммированным богами на героизм, Тесей должен был проникнуть в лабиринт и убить Минотавра, который ежегодно, в качестве дани, пожирал семь афинских юношей и семь девушек. После этого Тесей, конечно же, должен был как-то выбраться из лабиринта целым и невредимым, для совершения дальнейших подвигов.
 
Но, увы, слишком много времени понадобилось юному дарованию для решения этой проблемы. Находясь, долгое время в лабиринте, и вдыхая наркотические испарения (скорее всего, это была банальная конопля), Тесей превратился в такого же заядлого наркомана, как и его, уже покойный, оппонент - Минотавр.

Так бы и закончилась эта печальная история, если бы не очередное коварное предательство Дедала. На сей раз, он предал своего покровителя Миноса. Как опытный шахматист, Дедал просчитал партию на много ходов вперёд. Предвидя, что Тесей окажется бессильным против действия наркотика, Дедал сначала уложил к нему в постель дочь Миноса Ариадну, а затем подсунул ей клубок нитей. 
За дешевую любовь молодого авантюриста девушка благородных кровей по имени Ариадна, с радостью продала родного отца. Передав Тесею клубок, она спасла его от бесславной кончины и неизбежного забвения. 
Влюблённой парочке удалось бежать с острова, после чего Тесей благополучно бросил юную Ариадну, которая после этого пошла по рукам и вскоре умерла от горя (или удовольствия?), и совершил ещё множество ужасных преступлений, вплоть до коварного убийства своего отца Эгея.

После того, как предательство Дедала было раскрыто, Минос заточил его вместе с Икаром в тот самый лабиринт. Но Дедал и тут проявил свою удивительную способность избегать заслуженной кары. В отчаянной надежде спасти себя и своё непутёвое чадо, Дедал изобрёл крылья, которые сделал из птичьих перьев и воска. 
При помощи крыльев он вместе с сыном и собирался вылететь из лабиринта, а за одно и с острова. Во всей партии Дедал совершил лишь одну единственную ошибку. Но эта ошибка оказалась роковой для его сына и, в конечном счёте, стоила ему жизни. Дедал не учёл, что наркоманам свойственно переоценивать свои физические возможности. Юный и неопытный Икар, быстро привыкнув к наркотическому дурману, действительно покинул вместе с отцом лабиринт по воздуху но, не рассчитав своих сил, поднялся слишком высоко в небо, постыдно обессилел, шлёпнулся в море и утонул...

Дедал же, снова сумел вырваться из ласковых объятий своей очередной родины и благополучно прибыл на Сицилию. В скором времени, в погоне за изменником, туда же прибыл и критский царь Минос. Но и тут Дедал оказался проворнее своего преследователя, предусмотрительно соблазнив сразу всех дочерей сицилийского пахана Кокала. Из любви к старому ловеласу, сицилийские царевны, пообещав наивному Миносу "групповуху", безжалостно убили его.

Что же касается Икара, то древние легенды отводят ему мало места. Не исключено, что Икар вообще был слюнявым дебилом или, в лучшем случае, малохольным романтиком, которому история, за ненадобностью, предначертала стать жертвой несчастного случая.

Чтобы хоть как-то оправдать позор потомка богов и сына "героя", была создана легенда, согласно которой, первоначальный замысел Икара состоял в том, чтобы "долететь до Солнца", подняться выше Богов. "Безумству храбрых поём мы песню", не зная того, что "безумство храбрых" - всего лишь ошибка, навеянная наркотическими грёзами.

Миф о Дедале и Икаре, а точнее, об их воздушном побеге с Крита, получил широкое распространение, главным образом, благодаря поэме Овидия "Метаморфозы". Гениальный лгун и неисправимый развратник, Публий Овидий Назон создал поэму, в которой имел право на любой художественный вымысел.

Интересно отметить что, ещё не закончив "Метаморфозы", в восьмом году новой эры, Овидий был сослан императором Августом в одну из самых далёких провинций Римской империи, на берега Чёрного моря. Причин ссылки, насколько известно, было две. 
Во-первых, поэту вменялась в вину безнравственность его произведений (в частности, его дидактической поэмы "Наука любви" - этакая древнегреческая "Камасутра") и, во-вторых, как неоднократно намекал сам Овидий в своих поздних стихотворениях, он стал (будто бы случайным) очевидцем одного преступления, которое "затрагивало семью императора Августа, но не носило при этом политического характера".
 
Историкам известно, что в том же 8-ом году н. э. была сослана за развратную жизнь и внучка Августа Юлия Младшая. Сохранилось великое множество исторических документов, свидетельствующих о том, что внучка божественного Августа отрывалась по полной программе. Перепробовав в качестве любовников всех знатных мужей великого Рима, она не брезговала и плебсом, устраивая публичные и воистину демократические оргии.
Если безнравственность Овидия сопоставить с развратом императорской внучки, то всё становится на свои места. Предаваясь безудержному разврату с Юлией, Овидий не только оскорбил императора, но и попрал все общепринятые нормы поведения, или же "вознёсся выше Богов", подобно Икару, в извращённом самим Овидием мифе, захотел приблизиться к Солнцу. 

Итак, искажение мифа, а точнее, героизация образа Икара, есть не что иное, как поэтическая автобиография, метафорическое изложение "судьбоносного эпизода" в жизни, вконец обнаглевшего и завравшегося гениального поэта - эпикурейца.

Даже великий пессимист Акутагава Рюноскэ был увлечён, и обманут этой красивой сказкой. В своей почти посмертной автобиографической повести "Зубчатые колёса" он так упоминает об этом беспрецедентном случае поэтического и мифологического шарлатанства: 
"Я сейчас же вспомнил древнего грека, доверившегося искусственным крыльям. Он поднялся на воздух, его крылья расплавились на солнце и, в конце концов, он упал в море и утонул".

Фразу "почти посмертная автобиографическая повесть" я употребляю потому, что когда Акутагава Рюноскэ писал это произведение, он прекрасно понимал, что сходит с ума.

А между тем, миф о Дедале и Икаре, это всего лишь история предательства, с тройным убийством - Талоса, Минотавра и Миноса - и одним несчастным случаем, безвинной жертвой которого стал Икар.

Мне вспоминается старый грузинский тост, после которого всем "Жалко птичку", так и не долетевшую до солнца. Однако, зная его предысторию, следует жалеть не птичку, а свои собственные мозги, замусоренные дешёвой пропагандой "разумного, доброго, вечного".

Поступок Икара, с лёгкой руки Овидия подхваченный поэзией, превратился в символ полёта фантазии и вдохновения, бесстрашия и самопожертвования во имя великой цели. 
История уподобила его Прометею и, как всегда, обманула нас.

27.11.94. тюрьма "Мегидо" - 14-15.08.95. Хайфа.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Всеволод Гаршин

                                                                      Яков Соловейчик

 

 

Однажды, грязный и оборванный, никому не известный молодой человек с горящими глазами, ворвался в дом графа Льва Николаевича Толстого в Ясной Поляне и потребовал немедленной аудиенции у великого старца.

С недоверием глядя на голодного и давно не бритого бродягу в рваном плаще, прислуга объявила незваному гостю, что «их благородие заняты (то ли с Богом борются, толь жену лупят, а может и в поле пашут - босой), и принять никак не могут-с». 

Однако, после непродолжительного, но бурного скандала, некрасовская сцена «У парадного подъезда» была разыграна по иному сценарию. Шатавшегося от возбуждения и усталости оборванца пропустили в графские апартаменты.
 
Когда Всеволод Гаршин, ибо это был именно он, наконец-то увидел пред собой бородатую совесть русского народа, то с порога безапелляционно заявил: «Прошу вас немедленно дать мне рюмку водки и хвост селёдки!»

Это, в общем-то, мало примечательное для истории русской литературы событие произошло в 1880 году. Гаршина в это время искали в Москве. Существует версия, согласно которой Гаршин ушёл из Москвы пешком, и месяц скитался, побираясь, по деревням и сёлам, пока не добрался до имения Льва Николаевича в Ясной Поляне.
 
В примечаниях Н. Фельдмана к новелле Акутагавы Рюноске «Вальдшнеп» сказано, что у Гаршина к тому времени уже развивалось психическое заболевание. Экое-то деликатное оправдание! Акутагава и сам писал эту новеллу, стоя на пороге психушки, а, выйдя из неё, в возрасте тридцати пяти лет, как и Гаршин, покончил с собой.

Кстати, Владимир Порудоминский в своей монографии о Гаршине описывает эту встречу несколько иначе, как-то, более каламбурно. На недовольный вопрос Толстого «Что вам угодно?», Гаршин ответил: «Мне угодно рюмку водки и селёдкин хвост».

О Гаршине говорили критики: «Певец самоубийства». И это действительно так. Все его рассказы заканчиваются добровольной смертью героев. Сам он был тяжело болен, – периодически попадал в различные психиатрические клиники. Было совершенно ясно, что рано или поздно он покончит с собой. Может быть, эта навязчивая идея – бесконечно продолжающееся самоубийство своего alter ego – литературного героя, и является исходным пунктом всего его творчества. 
В новеллах Гаршина обыгрываются разнообразные варианты добровольного ухода из жизни, каждый из которых, автор тщательно примеряет на себя. Во избежание полного и окончательного безумия, Гаршин собирается сойти с дистанции за шаг до финиша.
 
Здесь уместно вспомнить мсье Мопассана, который, узнав о наследственном сифилисе и неизбежности последующего «превращения в животное», всегда носил с собой пистолет. Мопассан наивно полагал, что в последний момент успеет пустить себе пулю в лоб, и тем самым, прекратит все это безобразие. Заботливые друзья не дали ему застрелиться, и отправили его умирать в сумасшедший дом.

Итак, в каждом из гаршинских героев легко угадывается личность автора, который в процессе всего своего творчества моделировал собственное самоубийство. 
Тем паче, что болезнь его носила наследственный характер: на старости лет тихо помешался его отец, а старший брат Всеволода застрелился в двадцатилетнем возрасте, из-за несчастной любви.

За две недели до смерти Гаршина, жена (отважная, кстати сказать, женщина) привела его к доктору Фрею, в клинике которого Гаршин некогда лечился. Целью визита было – в очередной раз поместить тридцатитрёхлетнего писателя на излечение в психиатрическую лечебницу.

Возможно, лечение продлило бы страдания больного, но конечного результата всё равно бы не изменило. Природа сильнее любви. 
С другой стороны, не исключено, что Гаршин успел бы написать ещё несколько рассказов. Ведь свои последние произведения – прекрасные сказки-притчи «Сказание о гордом Агее» (1886) и «Лягушка – путешественница» (1887), а также рассказ «Сигнал» (1887), он создал, будучи тяжело больным человеком. 
Фрей отказал Гаршину в госпитализации и отправил его домой. Когда кто-то из ассистентов спросил Фрея: «Может быть, его действительно следует поместить в клинику?» – прозорливый эскулап ответил: «Да он же через два дня покончит с собой! Зачем моему заведению самоубийца! Пусть лучше сделает это в другом месте».

Доктор Фрей оказался прав. Гаршин сделал это, хотя и несколько позже, бросившись в лестничный пролёт. На красивую героическую смерть сил уже не хватило. Всё было предопределено: творчество – болезнью, болезнь – творчеством, а смерть – и тем, и другим.

Не дай нам Бог сойти с ума,
Уж лучше посох, да сума…

Добрый и мудрый «дедушка русской литературы» В.Г. Короленко назвал один из рассказов Гаршина «жемчужиной художественного пессимизма». Мне кажется, эту фразу можно было бы поставить эпиграфом ко всему творчеству вольноопределяющегося с грустными глазами -  Всеволода Гаршина.

23.09.96.